(1Сол.1:6–10; Лк.11:1–10)
Господь дал молитву общую для всех, совместив в ней все нужды наши, духовные и телесные, внутренние и внешние, вечные и временные. Но так как в одной молитве нельзя совместить всего, о чем приходится молиться Богу в жизни, то, после молитвы общей, дано правило на случай частных о чем-либо прошений: «проси́те, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам» (Лк.11:9). В церкви Божией так и делается: христиане все обще молятся об общих нуждах, но каждый частно излагает пред Господом свои нужды и потребности. Обще молимся в храмах по установленным чинопоследованиям, которые все не что иное, как разъясненная и в разных видах изложенная молитва Господня, а частно, дома, всякий как умеет просит Господа о своем. И в храме можно молиться о своем, и дома можно молиться о своем, и дома можно молиться общею молитвою.
Об одном только надо заботиться, чтобы, когда стоим на молитве, дома ли или в церкви, у нас на душе была действительная молитва, действительное обращение и восхождение ума и сердца вашего к Богу. Как кто сумеет пусть делает это. Не стой, как статуя и не бормочи молитв, как заведенная машинка, играющая песни. Сколько ни стой так и сколько ни бормочи, нет у тебя молитвы, когда ум блуждает и сердце полно суетных чувств.
Уж если стоишь на молитве, приладился к ней, что стоит тебе и ум, и сердце привлечь сюда же? И влеки их, хотя бы они упорствовать стали. Тогда составится молитва настоящая и привлечет милость Божию и Божие обетование молитве: просите, и дастся, исполнится. Не дается часто оттого, что прошения нет, а только просительное положение.
Притча дняК знаменитому подвижнику пришел начинающий монах, прося указать ему путь совершенства.
— Этою ночью, — сказал старец, — ступай на кладбище и до утра восхваляй погребенных там покойников, а потом приди и скажи мне, как они примут твои хвалы.
На другой день монах возвращается с кладбища:
— Исполнил я твое приказание, отче! Всю ночь громким голосом восхвалял я этих покойников, величал их святыми, преблаженными отцами, великими праведниками и угодниками Божиими, светильниками вселенной, кладезями премудрости, солью земли; приписал им все добродетели, о каких только читал в Священном Писании и в эллинских книгах.
— Ну, что же? Как выразили они тебе свое удовольствие?
— Никак, отче: все время хранили молчание, ни единого слова я от них не услыхал.
— Это весьма удивительно, — сказал старец, — но вот что ты сделай: этой ночью ступай туда опять и ругай их до утра, как только можешь сильнее. Тут уж они наверно заговорят.
На следующий день монах опять возвратился с отчетом:
— Всячески поносил я их и позорил, называл псами нечистыми, сосудами дьявольскими, богоотступниками; приравнивал их ко всем злодеям из Ветхого и Нового завета от Каина-братоубийцы до Иуды-предателя.
— Ну что же? Как же ты спасся от их гнева?
— Никак, отче! Они все время безмолвствовали. Я даже ухо прикладывал к могилам, но никто и не пошевельнулся.
— Вот видишь, — сказал старец, — ты поднялся на первую ступень ангельского жития, которая есть послушание. Вершины же этого жития на земле достигнешь лишь тогда, когда будешь так же равнодушен и к похвалам, и к обидам, как эти мертвецы.